Роман Любарский и Петр Кизименко, 1988

Памяти Петра Кизименко

Мы были очень дружны. Мы верили, что жизнь священна, а душа не умирает. Нас объединяли общие интересы и цели. А еще – любовь к задушевной песне, мудрой книге и, что греха таить, веселому застолью. Наверное, поэтому даже спустя семь лет после ухода Петра, порой я ощущаю его присутствие. И все же мне очень не достает его… Его оптимизма, его шуток, его улыбки…

Он был настоящим товарищем. Именно тем, единственным, на которого всегда можно положиться. Советом которого дорожишь. Он был добр и справедлив. Подчас, предельно строг и требователен в понимании такой справедливости. Но суровые интонации и жесткие оценки естественным образом перемежались мягким юмором.

Да, его привлекала национальная идея. Однако он не был радикально настроенным украинофилом. Потому что хорошо изучил уроки истории. Потому что понимал: «национальная идея» может быть как объединяющей, так и разрушающей силой. В зависимости от того, кто и как ею манипулирует. За цветами национального флага он видел весь спектр культур и верований, что оставили свой след на этой земле.

Да, он искренне любил Украину и родной край. Поэтому всеми силами стремился восстановить вырванные и перевранные страницы ее истории. Петр стал одним из первых кировоградских краеведов, кто попытался в полном объеме вернуть этой земле ее историческое прошлое. Прежде, чем популяризировать его в разножанровых публикациях на страницах газет, он скрупулезно изучал, штудировал, конспектировал массу источников – от архивных документов до научных монографий.

Петр имел завидную, удивительную работоспособность. Одному только Богу ведомо, какую боль он преодолевал при этом. С двенадцати лет он боролся с болезнью, которая постепенно подтачивала и разрушала здоровье. Мучительно болели мышцы и суставы, порой отнималась нога, но Петр не любил подолгу лежать и сидеть «на больничном». В любую погоду пешком на работу, в областной краеведческий музей, и назад – нелегкий путь для такого ходока. В редких случаях он жаловался на это. Или на нехватку средств, например. Глаза его всегда оставались светлы, взгляд – радушным.

Петр знал, что умирает. Примерно за год до 21 июля 1998 года я навестил его в больнице, куда он попал во время очередного кризиса. Несколько недель состояние его оставалось сложным. Жена постоянно дежурила у его постели. Петя был без сознания. Мертвенная бледность заливала его лицо. Но вот он пришел в себя, улыбнулся одними глазами и тихо произнес: «Кажется, я слышал ангелов... Нет, мне не страшно. Но так хочется жить… Хотя бы еще лет пять-десять…Столько еще нужно сделать. Да и пацанов на ноги поставить.»

Но больше он помнится мне другим: всегда улыбающийся навстречу друзьям; с цитатой, с прибауткой, со свежим анекдотом на губах; радующийся, как ребенок, и новой архивной находке, и выходу своей первой краеведческой книжицы «Козаки не за порогами» или сатирической повести, написанной совместно с О. Бондарем. И так хочется порой, чтобы он снова осторожно, бочком, из-за больной и постоянно перевязанной ноги, спустился в наш излюбленный «подвальчик» на углу Шевченко и Луначарского: «Ну, что, Петруха, усугубим?» «Заметь, не я первый это предложил!» — озорно ответит он. И пойдет застольная беседа, и станут подходить друзья-товарищи, и шутливо будут раздаваться автографы, и «тостуемый» будет пить до дна, и песня вырвется из-под свода на улицу, и колесо жизни будет вращаться и поднимать нас, чтобы потом опять опустить на грешную землю. На ту землю, где успел оставить свой след Петр Кизименко. Где жива и, хочется верить, долго еще будет жить память о нем.

Роман Любарский

***

Друзья уходят… Или предают…
В такие дебри черти их заводят.
И там они других друзей заводят,
Клянутся в верности, поют и пиво пьют.

Ты был, мой друг, как остров Валаам.
Теперь я – у разбитого корыта…
И чаша нашей дружбы не допита.
И сосны, словно свечи, по углам.

Прости, что твой уход не доглядел.
Глухие звезды надо мной повисли…
Друзья уходят, не закончив мысли.
А горше то, что не закончив дел.

Сижу один, цигарку теребя.
И горы исподлобья смотрят хмуро.
Спустился бы ты, друг, для перекура?
Не отпускают ангелы тебя…