Отгоняя мушиную мелюзгу
с помощью газеты и чертыханий,
с мыслью, давно застрявшей в мозгу,
а потому
потерявшей стройность своих очертаний,
слушаю, как этажом ниже
студентка-скрипачка
водит неукротимым смычком.
Ноты ложатся то плотнее, то жиже.
Отсюда образы:
в камине с треском сгорают лыжи,
синих бабочек ловят желтым сачком.
Но на ловца бросается уже иная зверюга —
наверное, Малера одолевал демон.
Интернет работает — письмо для друга
вернулось назад. Mailer Daemon
оповещает: «В связи с неполадками в Сети…
Приносим свои извинения… Нужно…»
Репетиция длится с трех до шести.
Сирена «скорой» воет натужно,
ей вторит полицейский сигнал
шикарного бело-голубого «Вольво»…
Все сводит с ума… Да чтоб я пропал:
пусть поглотит меня вулканическая вульва!
Ибо в городе, где слепнешь
от белых стен,
где растоптаны чувства и потеряны цели,
мне предложен лозунг
«Лех тиздайен!».
Хоть застрелись, хоть удавись
подушкой в одинокой постели,
всем плевать, кто ты — раб ли, царь?
Природы всей
или только собственного зоосада?
Никому ты не нужен,
кроме редких друзей
да известного всем представителя ада.
(Уж он-то тебя, бедного, видит насквозь
и ценит каждый души изъян.)
Преодолевая времени болезненную вязкость,
я продираюсь к свету, как сквозь туман,
как сквозь болотную жижу и тину,
и посох здесь надежней, чем меч.
Аравийские ветры толкают в спину.
Лукаво звучит ивритская речь.