Всему свое время, и время всякой вещи под небом.
Время разбрасывать камни, и время собирать камни;
время обнимать, и время уклоняться от объятий;
Время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать;
Время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить;
Время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру.
Экклезиаст.

I
Достатка нет.
Калифы – в мыле.
Пожарами больна столица.
Кричат о тех, кого зыбыли,
чтоб на костях их прокормиться,
вещатели инстанций духа.
В методике – опять проруха.
Ошибка диагноста в малом:
едва проходит «золотуха»,
болеют мальчики «металлом».

А те, кто вырос в Гулливеры
и нес, как щит, иммунитет
против страстей и чуждой веры,
те – новой власти пионеры,
приобрели авторитет.

В часы полезного досуга
под общий трепет и балдеж
икары гибнут ни за грош,
а тот, кто зуб точил на друга,
теперь на брата поднял нож…

Не терпят «дамы» профанаций,
и от новейших ассигнаций
хрустит крахмально будуар.
Торгует шлюхами швейцар,
войдя в звено коопераций.

Но нет упадка –
светел свод.
Подмигивают звездам свечи…
Мой друг, твою тоску излечит
нечитанных законов Свод.
Пройди свой путь, до слёз красивый,
уйди от плоскости икон…
Тебе Пегас помашет гривой,
и чокнется с тобой Вийон.

II
На линии порез? Порыв?
Рискните выпустить пары.
Дождитесь почтальона дома,
где мерзнут эмбрионы грома
на ваших белых проводах.

Не зря, наверно, гонит страх
к вам черных гномов телеграфа…

Себя уже не помнит Яффа –
кого любила и казнила…
Но в черных амфорах зерно,
взращенное в долине Нила,
опять земле возвращено
с навозом
из тротила.

Спокойно, в кресле хорошо.
Примите желтый порошок.
Еще полезней – книга.
А нет – в кино! Ночной сеанс.
Забавная интрига:
погони, выстрелы, брейк-данс,
шпионы хлещут русский шнапс,
в постель приносят ананас,
а из-под плавок – фига.

И педерасты стонут: «Гу-у-уд».
И бесы время стерегут,
слегка впадая в транс.

Песчинки мерно протекут.
Но вы, перевернув сосуд,
получите ли шанс?

III
Калоши мирно старились в углу.
На град с грозою не было намека.
…Но молния в руках Ильи-пророка
прорезала, как бархат, полумглу.

И забрюзжал брезгливый унитаз.
Камса забилась в мутном маринаде.
И бармен в ослепительном наряде
вдруг ощутил изысканный экстаз.

А град свирепо стекла вышибал,
кромсал на грядках розы, незабудки…
И от грозы сбегали проститутки
в ревущих лимузинах вышибал.

Но вот пошел огня девятый вал.
(Оно настало, это «ВРЕМЯ ОНО»!
Мир запылал не от руки Нерона.)
Огонь привычно на пути сжирал
За домом – дом, за улицей – квартал…
Пришел черёд стихов Армагеддона.

Горел жираф – панафриканский бог.
Горела литургия или месса.
Горел цемент крепчайшего замеса.
Горел специалист по ловле блох.
Горели – снова – грешники в аду.
Горели тракты, трактора, трактаты.
Горели генералы и солдаты.
Сгорел и я, не упредив беду.

Развейте пепел, меценаты…

₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪

Следующее стихотворение уже есть на сайте Романа Любарского, но не грех его повторить еще раз.

Змея и Голубь

Горлом голым
язык попал в котел с жарким
не я
мои глаголы
идут на битву
Жарко им
придется
в этот раз
противник
предугадал маневр наверно
Тотчас
был газ доставлен нервно-
паралитического свойства
мой Генерал От Беспокойства
по штабу мелко семеня
на карту сыпал ругань злую
в измене обвинял меня

но Голубь
снес яйцо вкрутую
и подавилась им
Змея

© Роман Любарский