О СЛОВАХ И МЫСЛЯХ
Денис ДРАГУНСКИЙ

Есть известная теория, или лучше сказать, гипотеза Сепира и Уорфа, известная также как «теория (гипотеза) лингвистической относительности». Не вдаваясь в подробности (а они весьма сложны), суть ее коротко можно сформулировать так: мышление неразрывно связано с языком, мы мыслим, очень грубо говоря, «словами». И вывод — каковы слова, таково и мышление.

Были проведены эксперименты. И действительно, носители языков, в которых, например, отсутствуют отдельные слова для «голубого» и «зеленого», или для «стыда» и «ярости» — в реальности не отличают голубой цвет от зеленого, а переживание эмоции стыда — от переживания эмоции ярости. Или совсем близкое к родным пенатам: советским людям в течение трех поколений в школах и вузах долбили про «материализм» и «идеализм», и это, как ржавый гвоздь из кривой доски, не вытащишь из мозгов уже даже постсоветских студентов.

Отсюда — из теории Сепира и Уорфа — возникает соблазн сделать практический вывод: мы можем внедрять новые слова или запрещать старые слова, и, тем самым, внедрить в общественное сознание новые представления. Научить людей мыслить и вести себя по-другому, по-новому. Так, как нам нужно.

Это отчасти получается в области высокой теории или идеологии. Но там, где речь идет о реальной жизни — из этого ничего не выходит.

Зачем такие длинные рассуждения? Дело в том, что на днях я наблюдал утомительную полемику по поводу «унижающих и дискриминирующих» слов.

Некоторые люди считают, что медицинские диагнозы в части умственной отсталости — являются оскорбительными и дискриминирующими. Они считают, что нельзя называть страдающего олигофренией в степени дебильности — дебилом. Почему? По двум причинам. Во-первых, это слово в обиходной речи используется как оскорбление. Во-вторых, «никто не доказал, что дебил глупее не-дебилов. Он не умственно отсталый, а, как бы это выразиться, “умственно иной, непохожий на большинство”. Он думает не неправильно, а просто по-другому». Он не дебил, а «особенный человек». Сюда же относятся запреты называть толстых толстыми, худых — худыми, дармоедов — дармоедами. Возможно, скоро дело дойдет до преступников, и их будут считать «людьми альтернативного поведения».

Другие люди считают, что такие запреты — это выступление против культуры в ее основаниях. Попытка устранить культуру как структуру.

Культура дихотомична, двоична. Академик Вяч.Вс.Иванов считал, что это связано со структурой мозга, с нейронными связями, которые могут находиться в одном из двух состояний — «вкл» или «выкл». Единичка или нолик. Всё.

Но и без нейронных связей ясно, что культура — это противопоставление Добра и Зла, Истины и Лжи, Прекрасного и Безобразного. Не так важно, что именно люди разных племен и времен считают добром или злом, правдой или враньем, красотой или уродством. Взглянем хотя бы на эволюцию женского образа за последние 100-150 лет: эталоном красоты полтора века назад была «полная дама» — сейчас совсем наоборот. Не в том дело. Дело в том, что люди не могут обойтись без черного и белого, без «хорошо» и «плохо», без «молодец, пять» и «садись, два».

Культура — это норма. Поощрение за следование норме и наказание за ее нарушение.

Вот, кстати — см. второй абзац данного текста — вот почему так прижилось грубое разделение всех философов на «материалистов» и «идеалистов». Потому что оно отвечало главному требованию культуры — требованию двоичности.

Требование «запретить дискримининрующие слова» противостоит этому требованию. Но мышление — да и сама жизнь — оказались сильнее языка. Ни в сознании, ни в жизни людей не получилось создать усредненный однообразный политкорректный мир, где все равны, все одинаково хорошие, где нет умных и глупых, сильных и слабых, больных и здоровых. Можно подчиниться диктату новых словарей, но нельзя исправить мышление, основанное на базовых матрицах различения. «Особенный ребенок» раньше означало вундеркинда, теперь означает инвалида; а выражение «альтернативно мыслящий» уже довольно давно воспринимается как название дебила, причем гораздо более обидное.

Какое отношение все это имеет к писательскому ремеслу? Самое прямое. Не надо бояться называть кошку кошкой. И герои, и сам писатель имеют право на прямое (в т.ч. моральное) высказывание. Но и отвечать за него они должны полной мерой. Политкорректные экивоки — это, в частности, еще и уход от ответственности за сказанное слово.