1913 год...

Фёдор Сологуб совершает длительную поездку по городам России с чтением лекции «Искусство наших дней». Естественно, иллюстрирует её стихотворениями.

В первой декаде декабря на его вечер в Общественном собрании в Елисаветграде служащий Городского банка Александр Тарковский приводит своего младшего сына Арсения. Тогда, видимо, трудно было определить, на кого больше произвёл впечатление столичный метр. Ведь и отец будущого поэта не чурался литературных упражнений.

Но теперь, спустя много лет, можно с уверенностью сказать: сознание и душа Асика Тарковского из всех гастролёров тех лет почему-то выделили и впитали образ Федора Сологуба. Хотя почти в это же время в Елисаветграде выступали и были хорошо приняты публикой Бальмонт, Северянин, Ратгауз.

Видимо, эта встреча была уготована Провидением. Через 12 лет юный Арсений поступит на Высшие литературные курсы, через 13 посетит Федора Сологуба на его квартире в Ленинграде, где услышит такое напутствие: «У вас плохие стихи, молодой человек, но не теряйте надежды, пишите, возможно, у вас что-нибудь и получится».

Определенно, получилось...

Рассмотрим два елисаветградских стихотворения обоих авторов в порядке хронологии. Первое написано 7 декабря 1913 года, когда Фёдор Сологуб уже находился в Елисаветграде.

* * *

Каменные домики, в три окошка каждый,
Вы спокойно-радостны, что вам пожелать!
Ваших тихих пленников некуда послать.
В этих милых домиках, в три окошка каждый,
Разве есть томление с неизбывной жаждой?
Всё, что было пламенем, в вас теперь зола.
Тихи, тихи домики, в три окошка каждый,
Вам, спокойно-радостным, нечего желать.

Что в нём? Картинка типичного уездного города? Ирония в адрес обывателей? Безысходная тоска по неосуществленным мечтам? Созерцательная позиция русского декадента или восточного дзен-буддиста?

Может быть, больше света на это стихотворение прольёт нам другое, из того же елисаветградского цикла?

* * *

Отбросив на веки зелёные пятна
от очков,
Проходит горбатый, богатый, почтенный господин.
Калоши «Проводник» прилипают
к скользкой
глади льдин,
И горбатый господин
не разобьёт своих очков,
И не потешит паденьем
шаловливых дурачков,
Из которых за ним
уже давно бегает один,
Залюбовавшись на зелёные пятна
от очков,
Которыми очень гордится горбатый господин.

Но и оно раскрывает нам не столько восприятие образа горожан или самого Елисаветграда, сколько характер его создателя...

По мнению литературоведа Льва Шестова, он (Сологуб) пытается вытравить из жизни всё яркое, сильное, красочное: «У него вкус к тихому, беззвучному, тусклому. Он боится того, что все любят, любит то, чего все боятся».

И далее: «Если бы нормальный человек мог быть невидимым свидетелем внутренних переживаний Сологуба, — он бы пришёл в ужас от „дел“ его. Ему показалось бы, что Сологуб беспрерывно топчется на одном месте и не живёт, а лишь притворяется живущим, что он постоянно умирает в медленной, тягучей, бесконечной бессмысленной агонии. <...> Скучная и нелепая жизнь, скучный взор, злые, страшные плоды, — как можно жить в этой вечной серости, которой окутал себя поэт или в которую окутала поэта жизнь?

Обыкновенный человек, читая Сологуба, доходит порой до бешенства. Одуряющие пары и затем загадочная неподвижность: как мог Аполлон благословить такое творчество? Ещё проза — куда ни шло: её можно объяснить реалистической тенденцией. Но поэзия? Откуда она, почему Сологуб мучит и волнует сердца, как своенравный чародей? Опять вспомним Сократа. Сологуб — оракул. Его проза не реализм, а одуряющие пары, его поэзия, как ответы Пифии, — вечная и мучительная загадка. В ней есть дивная музыка, смысла которой ни ему, ни его читателям разгадать не дано».

Однако этот труд мучительной разгадки позднее взял на себя другой поэт — Арсений Тарковский. И делал это вдохновенно и самоотречённо.

Я любил свой мучительный труд, эту кладку
Слов, скрещённых их собственным светом, загадку
Смутных чувств и простую разгадку ума,
В слове ПРАВДА мне виделась правда сама,
Был язык мой правдив, как спектральный анализ...

И делал это, не теряя надежды, которой, возможно, не доставало Сологубу. Наполняя этой христианской надеждой, верой и любовью сердца последующих поколений читателей.

Уже в 1959 году Арсений Тарковский подошёл к пониманию загадки Сологуба и ряда его ровесников. Детские впечатления, жизненный и духовный опыт Арсения Александровича воплотились в стихотворении «Поэт начала века», в котором обобщённый образ находит точную и тонкую характеристику.

Твой каждый стих — как чаша яда,
Как жизнь, спалённая грехом,
И я дышу, хоть и не надо,
Нельзя дышать, твоим стихом.
₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪₪
Прости меня, я как в тумане
Приникну к твоему плащу
И в чёрной затвердевшей ткани
Такую стужу отыщу,
Такой возврат невыносимый
Смертельной юности моей,
Что гул погибельной Цусимы
Твоих созвучий не страшней.

Характерен и такой образ Арсения Тарковского: «...Я простираю руки и путь держу на твой магнит».

Таким образом, он позиционирует себя не рядом с революционными поэтами типа Демьяна Бедного, а в череде тех, кто создавал Серебряный век русской поэзии (Кузмин, Сологуб, Андрей Белый, Северянин, Гумилёв, Ахматова)...

Однако вернёмся в Елисаветград, как это сделал Арсений Тарковский в 1976 году, когда написал удивительное стихотворение:

Был домик в три оконца
В такой окрашен цвет,
Что даже в спектре солнца
Такого цвета нет.
Он был ещё спектральней,
Зелёный до того,
Что я в окошко спальни
Молился на него.
Я верил, что из рая,
Как самый лучший сон,
Оттенка не меняя,
Переместился он.
Поныне домик чудный,
Чудесный и чудной,
Зелёный, изумрудный,
Стоит передо мной.
И ставни затворяли,
Но иногда и днём
На чём-то в нём играли
И что-то пели в нём,
А ночью на крылечке
Прощались, и впотьмах
Затепливали свечки
В бумажных фонарях.

Видите, и здесь, как и у Сологуба, домик в три окошка. Но за этой архитектурной приметой открывается совсем другой мир. Из этих окошек льётся к читателю свет радости, свет чистых звуков и прекрасных чувств. Образ таинственного домика сопряжён ещё и с детством поэта.

В этом образе ведущую эмоциональную роль играет его окраска. Она связана с насыщенным зелёным цветом. Даже по истечении времени поэт верит, что домик переместился из рая, не меняя своего оттенка.

«Райская» семантика зелёного цвета рядом с домиком «в три оконца» на фоне близкого по времени создания стихотворения «Душу, вспыхнувшую на лету...» позволяют связать эти образы в поэтическом мире Тарковского с сюжетом о воплощении души.

Если оба приведённых выше стихотворения Сологуба сложить в одну картинку, в ней обнаружатся две доминанты: «три окошка» и «зелёные пятна от очков». Между ними — холодный, искривлённый мир («скользкая гладь льдин», «горбатый господин»). Повторы некоторых эпитетов, а главное, семантика зелёного цвета в «зелёных пятнах от очков» передают ощущение инертности и эгоизма, предела и тупика. В то же время у Тарковского все семантические акценты цветосимволики указывают на созидание, совершенство, гармонию.

Глаз профессионала-текстильщика способен различать несколько сот оттенков только чёрного цвета. А сколько же цветов и оттенков мог улавливать глаз поэта? Вначале он интригует наше воображением тем, что

Был домик в три оконца
В такой окрашен цвет,
Что даже в спектре солнца
Такого цвета нет.

Загадка: разве существует цвет, которого нет в спектре солнца? Но тут же подаётся разгадка: Тарковский разъясняет нам, что это — оттенок зелёного. Его особое поэтическое видение построено на том, что «физический цвет» (длина волны) и «физиологический цвет» (что объективно регистрирует глаз и субъективно обрабатывает и воспроизводит наш мозг) — не совсем одно и то же. Ибо мы воспринимаем как интегральный цвет не столько длину волны, сколько соотношение интенсивности разных компонентов при смешении нескольких цветов, т.е. распределение энергии по спектру. И вот это соотношение может быть таким, что солнцу и «не снилось». В данном случае это была, вероятнее всего, пропорция зелёного и синего.

Преодолевая и преобразуя в позитив поэтическую эстетику Сологуба в своём стихотворении (шире — в творчестве вообще), Тарковский ставит в центр самовыражения цвет и символ. Краски в содружестве со звуками помогли ему не пройти «мимо смысла бытия».

Сначала (это важная, необходимая точка отсчёта) мы видим «три оконца», то есть Триаду. Кстати, символ Троицы имеет соответствие в трёх цветах: синий (небесная природа Христа), красный (страсти Христа) и зелёный (миссия Христа на земле). В нумерологии число 3, так же, как и в теогонии, имеет ключевое слово «созидание». Так как тройственность Бога послужила своего рода мостом между двумя противоположностями, к созидающим началам нумерологии совершенно справедливо приравнивают и такие понятия, как «благоразумие», «дружба», «мир», «умеренность». Именно этим понятиям соответствует зелёный цвет.

Итак, в соответствии звука и цвета синкретизируется эстетика лирика и философа Арсения Тарковского, где все проявления жизни самоценны, самоценен сам человек, его душа, которая подлежит заступничеству добра.

Роман Любарский

Иллюстрации: фото автора, Елисаветград и Кировоград — городские пейзажи, портреты Арсения Тарковского и Фёдора Сологуба.